Время исповедальности

Ежедневно на заседании оперативного штаба Глава Крыма Сергей Аксёнов грозит карами небесными спекулянтам, «задравшим» цены. А Васька слушает да ест. Жалобы на дороговизну социальных продуктов — самая частая причина звонков в редакцию «КИ».

— Возможно, работающие люди повышение килограмма гречки на 40 рублей перетерпят, — допускает пенсионерка Светлана Петровна. — Но старикам, живущим на более чем скромную пенсию, очень тяжело перекраивать бюджет. Мой доход — 10500 рублей в месяц. Прежде я сразу откладывала 2800 рублей на оплату коммунальных услуг и 2 тысячи — на лекарства. Оставалось чуть больше половины на питание. И я распределяла. Из мяса покупала только курицу. Пару килограммов круп, сахар. Овощи, молочку — в течение месяца. Из фруктов могла претендовать разве что на корявенькие яблоки. Теперь мне не хватает денег, а других доходов нет. Мне 67 лет, я больна стенокардией. Работать не могу. Сын с невесткой остались на Украине, приезжают редко. И таких, как я, по России — десятки тысяч.

В минувшие выходные я зашла на маленький рынок у дома. Действительно, цены подросли. Килограмм пресловутой гречки месяц назад стоил 44 рубля, сейчас — 87. Торговец Закир очень вежлив, с шутками-прибаутками взвешивает мой килограмм, уговаривая брать больше: следующая поставка будет дороже.

— Ну ведь не свежего же она урожая, — пытаюсь поставить его на место. — Ну ясно же, что закупка старая. Просто хочется чуть побольше в карман положить, верно? Спрос ажиотажный. Как им не воспользоваться?

Он хитро щурится, по-восточному цветист.

— Зачем так говоришь? — всплескивает руками. — Всё дорого — бензин, перевозка. Навара никакого нет. Про малый бизнес слышала, что загибается?

Что тут скажешь? Мы в рыночной экономике. Каждый вправе рисовать ценник по своим аппетитам и совести. Хочу призвать жалеть стариков. Работающий человек действительно может подзатянуть пояс, но пенсионерам нечего затягивать. Я удивилась исповедям, тоже нередко звучащим по телефону (видимо, сказывается самоизоляция, крымчане хотят поговорить по душам). У многих престарелых родителей потеряны связи с взрослыми детьми. Те уехали на материк или за рубеж и знаться не хотят с теми, кто их родил-вырастил. Жестокосердные отцы, бросившие малолетних детей, не платят алименты, как зайцы, бегают от судебных приставов.

— Нельзя ли ужесточить спрос с алиментщиков? — горестно вздыхает на том конце провода Алёна. — Я работаю официанткой в кафе. Сейчас в отпуске за свой счёт. Хозяин сказал, зарплату платить не будет. А у меня сын детсадовского возраста. Накоплений никаких. Я вожу его в секцию каратэ, да и одежду покупать надо, и за сад платить. А папаша уже два года алименты не переводит на карту.

По идее, надо подавать в суд. Впрочем, возможно, Алёна права. Стоило бы прищемить хвост отцам-летунам суровым законодательством. Сейчас по судам не находишься. Тем более что они переведены на особый режим и рассматривают только безотлагательные споры.

— Я боюсь тоталитарных мер — туда не ходи, здесь не стой, — делится тревогами программист Алексей. — Что если эпидемия закончится, а власть войдёт во вкус и захочет регулировать каждую мелочь в нашей жизни?

Сыночек, дорогой, давай сначала вернём предсказуемый, безопасный, привычный быт. А с «тоталитарной властью» потом разберёмся.

Ирина ИВАНЧЕНКО

• < Назад
• Вперёд >